Павел Завялов приехал с работы усталый и нервный. Еще
сидя в автомобиле, он ощущал подергивание ног и боль в плечевых суставах. Шум
станков и машин, лязг и стук металла, свист пара, шипение котлов и другие звуки
фабричной «музыки» все еще стояли в его ушах. Ему хотелось повернуть руль на
полевую дорогу, за город, чтобы вырваться на простор, к свежему воздуху, но
сознание, что дома его ожидают жена и дети, удерживало от соблазна.
Жена действительно ожидала его и уже не раз поглядывала
на часы. Этого нельзя было сказать о детях. Об отце им некогда было думать: они
были целиком поглощены программами стоявшего в столовой телевизора.
Возвратившись
домой, Павел присел и утонул в мягком кресле. Он глядел через большое окно на
улицу, тупо вперив глаза в пространство, ни о чем не думая. На минуту улица
тоже насторожилась, утихла, но потом снова очнулась: зашныряли автомобили,
точно сорвавшиеся с цепи, с треском и выстрелами проскочил мотоцикл, а вслед за
ним, скрежеща и грохоча, проползла огромная бетономешалка.
– Ты бы сперва
снял свой рабочий пиджак, – осторожно проговорила жена, не желая расстраивать
мужа. – Я ведь сегодня до пота чистила
всю мебель.
Павел ничего не ответил. Он встал, прошел в ванную
комнату, чтобы, по обыкновению, умыться и переодеться. Теплая, мягкая вода,
тонкими струйками вырываясь из отверстия душа, обдавала Павла, и ему приятно
было видеть, как под напором воды с его тела стекала мыльная пена, унося с собою
заводскую пыль и грязь.
– Какое все-таки удобство иметь свою ванную, – подумал
он, – а еще бы лучше завести русскую баньку...
Павел вспомнил юность, родное село. Он любил зимой попариться,
похлестать себя душистым березовым веником, полежать на верхней полке, истекая
потом, а затем, в теплом предбаннике, подышать запахом нагретой сосны.
Приятные воспоминания, посетившие Павла, не задержались у
него долго. В коридоре кричала младшая пятилетняя дочь Тоня:
– Папа, Вова снова включил!..
Но Павел и без доноса слышал уже, как дом наполнился
шумом телевизора и как в этом шуме один за другим раздались пистолетные
выстрелы. Ему стало не по себе. Выйдя из ванны освежившимся и помолодевшим, он
взглянул в зеркало и увидел малознакомого человека. В сорок лет на его лице уже
обозначились морщины, в прилипших ко лбу прядях волос просвечивала седина, несколько
широковатый нос как-то странно заострился,
на небритой щеке виднелось несмытое масляное пятно.
Почти всю войну Павел провел на фронте, в 1944 году был
ранен в плечо и раненым попал к немцам в плен. Конец войны освободил его из
плена, но домой вернуться он не пожелал, опасаясь преследования. Пристроившись
в лагере беженцев, он, как говорится, ни с того ни с сего женился и в 1952 году
приехал в Америку.
Вакханалия телевизионной программы становилась ему
поперек горла. Дети, заметив строгий взгляд отца, поспешили повернуть
выключатель, но и другая станция передавала почти то же самое. Третья
показывала зазывающую и лениво кривляющуюся девицу. Певицей ее нельзя было
назвать. Она гримасничала и ломала свое тело, словно зацепилась за крючок и
никак не могла с него сняться.
Семилетний сынишка Вова «изучил» вкусы отца и моментально
перевел аппарат на детскую программу, но и здесь на экране прыгали
звероподобные существа, от которых по ночам дети видят кошмары и с криком
пробуждаются. И вот эти существа теперь беспрестанно хлопали из пистолетов:
– Бах! Бах! Бах!..
– Выключить! – вполголоса, но строго приказал Павел.
Вова не спешил выполнить приказ отца. Он еще раз прошелся
выключателем по станциям и задержался на несколько минут на каком-то певце.
Здоровенный детина пел, гнусавя, закатывая глаза и извиваясь, словно страдал
позвоночным ревматизмом.
Покрутив туда и сюда, Вова не нашел ничего, чем можно
было бы увлечь отца и неохотно выключил аппарат. Его черные и узкие, как у
мамы, брови сомкнулись, губы сложились в трубочку, глаза сделались острыми,
злыми: Вова терпел обиду.
На столе давно дымился вкусный украинский борщ. Мать уже
не раз приглашала семью к столу. Все трое детей были явно не в духе. Даже
трехлетняя беловолосая, как одуванчик, Лиза искоса посматривала на папу и,
преодолевая внутреннюю бурю, сопела. Дети сели за стол, но их сердца оставались
прикованными к телевизору. Вся эта картина не прошла мимо наблюдательной
матери. Она с укором посмотрела на мужа и сказала:
– Паша, послушай, что я тебе скажу: убери ты, пожалуйста,
из дома твою телевизию. Это же настоящий бес. Если так будет продолжаться, мы
загубим своих детей. Смотри, как они изнервничались и распустились. Их трудно
усадить за стол... Перед ними тарелки с борщом, а их души там, у экрана, потому
и есть не хотят.
– Ну так что же? Выбросить его надо, что ли? Не забудь,
что я отвалил за него три сотни пропитанных потом долларов, а теперь, значит...
Он не договорил, потому что снова начала жена:
– Как хочешь, а я говорю, что мы погубим детей...
– Это опять твое сектантство, – заметил Павел, явно
намекая на то, что жена несколько раз посетила евангельские собрания.
После ужина Павел, по обыкновению, закурил и, чтобы не мешать
жене, не любившей табачного дыма, вышел во двор. Усевшись на скамейку и раскрыв
русскую газету, которую регулярно приносил ему сосед, он наскоро просмотрел ее
заголовки. Международные новости не радовали.
«Видно, не дадут пожить мирно», – решил он про себя.
Он открыл последнюю страницу, прочел сообщение об
убийстве женщины, надеявшейся перед этим стать матерью, и остановил взгляд на
небольшой статье, напечатанной мелким шрифтом. Речь шла о роковой ошибке
человека, чрезмерно занятого земными делами, который никогда раньше не думал о
душе, пока внезапно его не настигла смерть. Религиозных статей Павел никогда не
читал, хотя называл себя христианином. Однажды, открыв Евангелие и дочитав до
того места, где сказано: «Авраам родил Исаака», Павел усмехнулся и закрыл
книгу.
«Разве мужчина может родить детей?.. Какая несуразица!» –
решил он.
C тех пор, когда жена открывала Евангелие, Павел сразу же
уходил в другую комнату. На сей раз небольшая религиозная статья пробудила в
нем живой интерес. Автор статьи писал убедительно и просто, и нельзя было
остановиться, не дочитав статью до конца. Закончив чтение, Павел задумался и
долго смотрел в немую даль. На горизонте сгущались сумерки, заметно таяли
отроги гор, за которые несколько минут назад скрылось солнце. «Где-то за
горами, – подумал он, – кипит океан, а за океаном лежит родная земля – Россия.»
Он вспомнил о том большом и тяжелом пути, который ему пришлось преодолеть, об
опасностях, которым он не раз подвергался... А вот теперь – жена, дети, автомобиль... И этот злостный телевизор...
«Сгореть бы ему!» – подумал он.
Павел второй раз прочел статью о роковой ошибке и еще яснее
увидел, что ошибка богача – это его
ошибка.
«Подумать только – сорок лет, а о своей душе никогда не думал, будто и души у
меня нет... Так не годится...» – размышлял он.
В сердце у него появилось отвращение к себе, к той жизни,
которой он жил. Завтра воскресенье. Опять придет сослуживец, прихватив с собой
ящик пива и снова потянет на рыбалку. К чему все это? Что это дает душе?..
Павел взглянул на часы. Было поздновато. Он пошел в дом. Дети по-прежнему
лежали на ковре, приковав взоры к экрану. Книги старшего сына, принесенные из
школы, лежали на столе нераскрытыми. Мать хлопотала на кухне. На ее лице были
заметны следы слез. Она плакала.
– Вова, кто
будет делать уроки? – спросил отец сына. Но Вова не слышал вопроса. Казалось,
что его внимания нельзя было отвлечь и крушением мира, если б оно совершилось. Программа
«Хайвей патруль», где безудержно ревели моторы, скрипели тормоза и хлопали
пистолетные выстрелы, буквально поглотила малыша. Тело Вовы было по-прежнему в
комнате, но все остальное – на перекрестке дорог, где схватили окровавленного
бандита, уложившего двух полицейских.
– Вова, садись
за книгу! – повторил отец громче.
Мальчик не отвечал. Павел возмутился и был вне себя.
Теперь он ясно осознал свою ошибку и, подойдя решительно к аппарату и, занеся
правую ногу назад, точно для удара в футбольный мяч, он со всею силою ударил в
экран телевизора.
– Вот тебе,
паскудный бес, заткни свою глотку! – крикнул он.
Задребезжало стекло, вспыхнули искры и от аппарата пошел
дымок, но он все еще продолжал реветь: это патрульный самолет набирал высоту,
хотя самого самолета не было уже видно. Куски стекла, лежавшие на полу, уже
ничего не отражали. Перепуганные насмерть дети один за другим взобрались на
диван, недоумевая, что будет дальше? Жена тоже стояла в выжидательной позе, но
по выражению ее лица было видно, что она не осуждала поступок мужа. Не говоря
ни слова, Павел рывком выдернул штепсель и, схватив телевизор, стал спускаться
в гараж. Жена и дети ожидали, что, возвратившись, отец разыграет в доме драму,
но этого не произошло.
Весь вечер в доме стояла непривычная тишина. Дети ушли
спать раньше обыкновенного. Павел закурил, вышел во двор и здесь же подумал: «Вот
и с сигаретой и пивом надо бы так же покончить, как с телевизией...»
Над городом простиралось южное небо. Звезды еле мерцали.
Усевшись на скамейке, Павел прислушивался не к внешним звукам, а к себе самому.
Он определенно решил «сменить курс», позаботиться о своей душе и жить новой
жизнью. На дворе повеяло прохладой. Предавшись размышлениям о себе самом, он
даже не заметил, как рядом с ним присела жена.
– Паша, – сказала она,
обняв его, – ты поступил очень правильно и мудро. Эта твоя первая и
большая победа. Не горюй, что пропало триста долларов. Бог даст тебе больше.
Главное, тишина в доме будет, дисциплина в семье, порядок в детских головах.
– Это верно,
Нина, – тихо проговорил Павел. – Мне очень нужна тишина, сердечная тишина, мир душевный.
Когда, по своему обыкновению, перед сном Нина склонила
колени и погрузилась в молитву, к ней незаметно подошел муж. Он долго стоял,
как бы прислушиваясь к ее молитвенным вздохам и шепоту, а потом, неожиданно для
себя самого, произнес благоговейно и молитвенно:
– Господи,
прости меня грешника...
В эту ночь он долго не спал. Много разных мыслей и чувств
наполняло его обновленную душу. А когда он уснул, растянувшись на всю длину
кровати, на его губах заиграла неземная улыбка.
Н.Водневский
(НД, 2003г., №
1813)
Замечательная история! дай-то, Боже, всем нам такой твёрдости...
ОтветитьУдалить