ИСПОВЕДЬ ПРОЗРЕВШЕГО МУЖЧИНЫ

         

Из цикла «Сокровенные исповеди»

         Благоволи же помиловать меня,
И дай мне состариться с нею!

Книга Товита  8:7 

Но не ищи, но не лови
Сочувствия. Твое спасенье
Не в чьей-то, а в твоей любви,
Не в чьем-то, а в твоем служенье.

 Лев Болеславский

Часть первая

«Все в этом мире носит в себе свою сокровенную сущность и предназначение... Сущность женщины неоднозначна: она многотональна... Ее призвание – нежность и красота. Вот почему она требует бережливости и восхищения... Нежно ее восприятие; нежна ее природная тайна, которую она в себе воплощает... Сердца ее добиться легко, ранить его – тоже... Если же женщина идет по жизни, как цветок инстинкта и дитя духа, то внутренняя сущность ее до такой степени пропитывается природной невинностью и душевной чистотой, что ее человеческий облик, ее улыбка, ее взгляд производят впечатление земного ангела; тогда ей только и остается, что внять зову ангела-покровителя» (Иван Ильин, христианcкий философ).

Пройдет много лет, и знаменитый профессор хирургии, стоя у операционного стола, вдруг вспомнит тот светлый вечер, когда впервые увидел эту чудесную женщину. Он встретил ее в храме... и полюбил; она пела в церковном хоре. Необыкновенно красивой была она, естественная доброта и нежность... и вера, очень искренняя вера. Оставила все ради него, ангела-покровителя своего, и по зову сердца отправилась в неизвестный путь. Всецело доверилась мужчине, пообещавшему на руках носить ее...

Смотря на родное и необыкновенно красивое, даже в бессознательном состоянии, лицо, он вдруг осознал, насколько же дорога ему эта женщина. Там, в операционной, ему даже показалось, что слышит он голос ее, и что она слышит и видит все, что происходит вокруг. Необъяснимое разумом единение с ней переживал он вновь – как это было раньше, во время их первых встреч... Много операций совершил он за свою практику, но такой еще не было. И трепета такого предельного он никогда еще не испытывал. Знаменитому хирургу предстояло оперировать свою собственную жену, таково было ее окончательное желание: «Я хочу, чтобы меня оперировал мой муж, он знает мое сердце лучше всех...».

Эти слова он не забудет никогда, они и помогут ему совершить сложнейшую операцию на сердце его женщины; операцию, которой никто не ждал, и к которой никто не готовился. Там, в операционной, он по-настоящему осознает, что в руках он держит не только скальпель, но и саму жизнь – в том числе... и свою. А неумолимый голос совести, звучащий в сокровенных слоях подсознания, напомнит ему, что, возможно, есть и его вина в том, что хрупкое сердце его женщины дало сбой – оно устало быть сильным. Больше же всего его поразит безусловное доверие жены, ее готовность вновь, как это было в годы их счастливой юности, полностью отдать ему свое женское сердце. Стоя на коленях у операционного стола, профессор будет молиться так, как никогда еще не молился... А когда он встанет с колен, чтобы приступить к операции, его лицо будет излучать такой мир и свет, что все находящиеся в палате на мгновение отступят.

Так бывает, что именно крест наш земной становится для нас началом рая, душу очищает этот крест и сердце смягчает. Только бы открылись глаза наши духовные, и сердце узрело Господа, Который всегда рядом... Разбойник, распятый справа от Спасителя, смиренно и кротко отдал себя «силе и правде страданий Христовых» (Дмитрий Шаховский), и рай коснулся его сердца. В агонии предсмертной муки разбойник вдруг очнулся, и крест страданий стал для него смертельно-горьким, но исцеляющим лекарством от вечной гибели...

Почтенный мужчина говорил без нарочитости и пафоса, дыхание души своей исцеленной передавал мне: «Когда мы познакомились, она была, как у русского поэта сказано, "нетороплива, не холодна, не говорлива, без взора наглого для всех, без притязаний на успех, без этих маленьких ужимок, без подражательных затей – все тихо, просто было в ней" (А. Пушкин, «Евгений Онегин»). Не спрашивала ни о чем тогда и не просила ничего, отдавала мне всю свою женственность. Самой родной и близкой стала она для меня, открывала мне неведомые ранее грани жизни. Бог, любовь и жизнь – эти слова были для нее синонимами. "Любовь, это когда два сердца вместе, там и Господь пребывает, там и зарождаются другие сердечки", – говорила она таинственно и улыбалась при этом, очень красиво улыбалась. Искусство жизни постигали мы и благодарили судьбу за встречу.

В скромности и покое проходила наша студенческая жизнь тогда. И не смущались мы от бытия своего простого, ведь "лучше немногое при страхе Господнем, нежели большое сокровище и при нем тревога..." (Притч. 15:16). Смиренно Господу доверялись, наслаждались молодостью и мечтали о будущем. Без слов и уставов разделяли мы трудности и заботы семейные, ведь так и должно быть, когда по-настоящему любишь, правда? А ваша жена счастлива, что замужем именно за вами? Знаете ли вы ее сердце? Нет, не отвечайте мне... самому себе ответьте.

…Первый ребенок, посвящение в таинство жизни. Необъяснимая радость – взять в свои руки крохотную малютку... Когда ночью мой сын просыпался и начинал плакать, я очень осторожно, чтобы не разбудить жену, вставал и успокаивал его. Неземное чувство переполняло сердце всего лишь от этого незначительного акта заботы о МОЕЙ любимой женщине... и о НАШЕМ младенце. Знаете, первое время мы не боялись показаться сентиментальными и не отказывались даже от "незначительных" проявлений внимания, нежности и заботы друг о друге. Некая тонкая аккуратность заполняла всю атмосферу нашего дома. Возможно потому интересным и всегда новым был каждый НАШ день, даже самый трудный день. И над радостью нашей общей, и над горестями – «труд любви» (1 Фес. 1:3) совершали мы ВМЕСТЕ...

Шло время, у нас рождались другие дети... Я много работал и получил признание преуспевающего хирурга. Незаметно жизнь вошла в рутинное русло, а моя карьера стала поглощать меня все больше и больше. На церковь времени не хватало, великие Божьи цели и служение на задний план ушли, лишь самореализация и карьеризм утверждались на троне моего сердца. А ведь в каждой душе есть неодолимая жажда, которая может быть удовлетворена только в Боге. И самое страшное искушение, которому подвергаются мужчины (и женщины) – соблазн оторваться о Бога. Все остальные искушения и падения – следствия главного. Но о гибельных последствиях своей оторванности от Бога и Его Церкви я тогда особенно не задумывался...

Чрезмерная загруженность работой, психофизическое истощение и духовная слабость делали меня раздражительным и неаккуратным в отношениях с самыми близкими для меня людьми. Фактически я начинал жить умом, а не сердцем. Небрежность в отношениях с женой и детьми привели к тому, что в какой-то замкнутый круг обыденной скуки погружалась вся семья. Рвались тонкие эмоциональные связи, общались мы все меньше и меньше. «Ты что-то важно говоришь в ответ, но мне – тебя, тебе – меня не слышно» (Белла Ахмадулина, 1977 год). И замыкались сердца наши друг от друга, и охватывали их судороги одиночества «вдвоем». Холодная протокольность начала овладевать нашими отношениями, в том числе и интимными; появились первые обиды и упреки. Дежурные поцелуи при встречах и расставаниях, недоговоренности... – все это стало частью нашего внешне благополучного бытия. Дерево нашей семейной жизни начинало вянуть, на корневом уровне оно заболело...».

«Лопнула струна, и я осознал свое одиночество», – откровенно признавался Лев Толстой после того, как его отношения с женой надломились. В результате тяжелой послеродовой болезни Софья Андреевна боялась иметь детей, а Лев Николаевич не представлял себе жизни без рождения детей. О возможной гибели жены в случае уступки его принципам он как-то особенно не задумывался. «Вдруг я почувствовала, что он и я по разные стороны... А если я его не занимаю, если я кукла, если я только жена, а не человек, так я жить не могу... Ну почему эти великие люди не могут спокойно наслаждаться жизнью и радовать своих близких? Страшно с ним жить», – записала в своем дневнике Софья Андреевна... Пройдет время, и наступит тот страшный час, когда жена великого писателя земли русской откровенно признается: «Двадцать лет тому назад, счастливая, молодая, я начала писать эту книгу, всю историю любви моей к Левочке... И вот теперь... сижу одна и читаю, и оплакиваю свою  любовь... Он сегодня громко вскрикнул, что самая страстная мысль его о том, чтобы уйти от семьи. Умирать буду я – а не забуду этот искренний его возглас...».

Часть вторая

И в близости ко мне живой души твоей

Так все таинственно, так все необычайно...

Дмитрий Мережковский

Поэзия и проза семейной жизни, такие разные и до конца непостижимые судьбы мужчин и женщин. Неиссякаема таинственность жизни, «есть много звуков в сердца глубине» (А. Толстой); в тайных кельях души нашей вечной хранятся они до времени. Непостижим и путь мужчины к сердцу женщины (Притч. 30:19), да и женщина, порой, «послушная влеченью чувства... и сердцем пламенным и нежным» (А. Пушкин), отдает себя всецело любимому мужчине с надеждой на вечное, трепетно-светлое единение. Мужчина и женщина, притяжение и отталкивание, стремление к единению и конфликт разрыва, счастье «одной плоти» и трагизм одиночества «вдвоем».

Стоя у операционного стола, знаменитый кардиохирург вспомнит не только о романтических мгновениях своей молодости. Он вспомнит и о том, как впервые сердце его жены дало сбой. Это случилось в обычной провинциальной школе, шестилетней девочке вдруг стало плохо, она буквально задыхалась. Вызвали платную скорую помощь из столицы, но врачи... категорически отказались госпитализировать ребенка, сославшись на то, что это обязанности местной скорой помощи. И тогда начали звонить всем, в том числе и ему, знаменитому врачу. Но он не приехал, попросив разобраться в «недоразумении» свою жену. Она буквально «прилетела» в школу, бригада местной скорой помощи уже была на месте и старалась спасти ребенка, но... время было упущено. Девочка умерла от стеноза гортани (приступа удушья) у нее на руках.

Нелепая смерть ребенка из-за равнодушия «элитных» врачей поразит ее в самое сердце. «Это не врачи, это люди с зачерствевшим сердцем!»  – она произнесет эту фразу с неземной властью, а затем посмотрит на своего мужа таким чистым взором, что ему впервые за всю его врачебную практику вдруг станет стыдно не только за свой личный врачебный цинизм, но и за «тех врачей». Ей же еще долго будет сниться та девочка, не одну ночь она будет просыпаться и плакать. Плакать о том, что не смогла спасти чужого ребенка... не по своей вине. Такое уж было у нее сердце...

«Все заботливо выполняют требования общежития в отношении к посторонним... С друзьями же не церемонятся» (А. Пушкин). «Как за должное принимал я любовь и верность своей жены и с годами также перестал с ней "церемониться". Неаккуратно-вольное обращение с женой стало нормой; я считал себя раскомплексованным во всем, не было темы, которая бы меня смущала. Знаете, я даже потерял способность краснеть от созерцания и слышания неприлично-пошлого. А ведь именно разумные табу (запреты) и ограничения защищают общество от  морального разложения, защищают сокровенную сферу интимного, поддерживают священный порядок жизни...

По понятным причинам у меня всегда хватало вежливости и услужливости для других. Ведь отношения в бизнесе и обществе требуют сохранения приличий. И я строго соблюдал общественный этикет, моя репутация была безупречной. Расслаблялся же я... только в собственном доме. А зачем напрягаться среди своих, неужели им нужна моя услужливость и галантность, комплименты и аристократические манеры? Так думал я тогда... и вдруг заметил, что и жена моя "приняла" новые манеры отношений, начали исчезать и ее милые привычки. Раньше она одевалась так, как будто каждый день – праздник, и мне даже казалось, что самую красивую одежду она одевает дома... Но так было раньше...

Постепенно наш внешне уютный дом начала заполнять некая странно-гнетущая атмосфера. Нет, мы не кричали друг на друга, напротив, мы все чаще и чаще... молчали. И в нашем случае молчание оказалось не золотом, а тяжелым недугом, который постепенно привел нас к эмоциональному разрыву. Прекратились задушевные беседы, каждый жил "сам по себе", мы удалялись друг от друга на внутреннем, духовном уровне. Тогда мой человеческий образ вполне вписывался в портрет, описанный Николаем Гумилевым: "Отмечен знаком высшего позора, он никогда не говорит о Боге... В его душе столетние обиды, в его душе печали без названья". Правда, у меня случались периодические приливы страстного влечения к своей жене-красавице, но затем вновь наступало охлаждение, ведь между нами не было главного...».

«Подлинная драма ее души, человеческой и женской, была в том, что Толстой, отходя от нее душевно, не отходил от нее телесно. Душевно он от нее отталкивался, а телесно приближался к ней... И Софья Андреевна с ужасом и отчаянием жены, женщины, человека видела, что всякое изменение отношения к ней ее мужа, т.е. всякий период его внимания, деликатности, уважения, ласковости в отношении ее – было лишь... подступом физиологического явления» (Дмитрий Шаховский). У жены Льва Толстого была своя драма жизни, отсутствие духовного единства создавало пустоту отчуждения между ней и Львом Николаевичем, в эту пустоту они и проваливались вдвоем... 

«Говорят, что если женщина молчит, значит, ей есть что сказать. А вы готовы выслушать сердце вашей жены, услышать всю правду о вас? Готовы ли вы узнать о ее таинственных желаниях и мечтах? Знаете, только прозрев, я начал понимать, что главное, без чего женщина никогда не обретет полноты счастья в браке – это эмоциональная близость и родство душ, нежность отношений и ощущение себя самой любимой. А нежность не перепутаешь ни с чем, и ее никогда не бывает слишком много. Да и мужчины хладнокровно молчат отнюдь не потому, что это часть их мужского нрава, и "множеством ласковых слов" их увлечь можно, и "мягкостью уст" – овладеть ими (Притч. 7:21).

Кто-то сказал, что "любовь измеряется мерой прощения, а привязанность – болью прощания". Теперь-то я понимаю, что тогда моя душа, обремененная "звучанием"  известности, просто не могла войти в благодатную тишину другого сердца. Моя жена стремилась к простой человеческой жизни, я же "летал" высоко и оказался на своем "полюсе". А на полюсе, как известно, компас не действует – там властвуют "магнитные бури". Духовные бури и погружали нас в невидимый для посторонних глаз кризис. При материальном благополучии и внешнем устройстве мы переживали раздвоение "одного тела". Ведь "супруги, которые приближаются друг к другу, чего-то не простив, припрятав камень за пазухой, практикуют блуд в браке, – писал Сергей Аверинцев (просто этот блуд «узаконенный», – Авт.), – любое недосоединение, любое неабсолютное сращение двоих в одно... поражает нас, как молния... ".

"Как угодить жене"? (1 Кор. 7:33) – об этом я тогда особенно не задумывался. Никуда мы друг от друга уже не денемся: и дети у нас, и фамильное достоинство нельзя опозорить, да и грех это – развод. Так думал я тогда, не замечая, что тонкая душа моей жены уже давно надломилась; что, как лен курящийся, угасала ее привязанность и уважение ко мне. Много лет тому назад Бог подарил мне женщину моей мечты. Она любила меня предельно трепетно и сильно, согласилась идти за мной "на край света". Но прошло время, и рядом со мной оказалась всегда печально-уставшая и раздражительная по любому поводу женщина. И даже в обществе, в кругу друзей, она возражала мне при любом удобном случае... В первые годы нашей семейной жизни она была жизнерадостной молодой женщиной, а ее прекрасное лицо буквально сияло от счастья при одном только взгляде на меня. Она искренне смеялась над каждой моей шуткой, она восхищалась мной... А вы не боитесь потерять сердце своей жены? Нет, я не говорю о разводе... Знаете, самое страшное, наверное, – потерять сердце близкого человека...

Тайна любви велика, люди меняются от любви. И духовно замерзает душа, когда любовь распинают. В своих прогнозах я не ошибся: жена действительно не ушла от меня и не "опозорила" мою репутацию. В силу своей порядочности она избрала более "приличный" для спутницы преуспевающего и вечно занятого "делами" хирурга выход из ситуации – погрузилась в мир своего женского одиночества, во внутреннее монашество. И понесла ношу свою крестную без внешнего недовольства и ропота. Только сейчас мне кажется, что именно тогда сердце ее женское, и без того хрупкое, начало давать очередные сбои, оно уставало быть одиноким. Ведь здоровое сердце – это сердце, которого ты не чувствуешь, которого словно нет. То, что жжет, беспокоит и болит – говорит о потребности в помощи, нужде в исцелении. И плакало оно, сердце ее женское, и раздваивалось "под пилой" одиночества вдвоем, от недостатка любви и душевного кислорода задыхалось...».

«Скажи, а чайки тоже плачут, когда их море предает?» – вслушиваясь в откровенную исповедь мужчины, я вдруг почему-то вспомнил именно эту фразу, где-то я ее случайно услышал, и она непроизвольно всплыла в моем сознании...

Вернувшись домой с очередной научной конференции, нескрываемо восторженный и возбужденный от своих достижений, профессор-хирург застал свою жену в необычном состоянии. Было уже поздно, все дети спали, а она сидела на полу... и уже почти не плакала, только вот как-то странно держалась за сердце. И не заметила она, что рядом с ней стоит ее муж, и не интересовали ее уже его научные подвиги, и не страшно было ей уже ничего... Ведь что может быть страшнее потери самого дорогого в жизни – сердца любимого человека...

Она сидела на полу
И груду писем разбирала —
И, как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала —
 
Брала знакомые листы
И чудно так на них глядела —
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело...
 
О, сколько жизни было тут,
Невозвратимо пережитой!
О, сколько горестных минут,
Любви и радости убитой!
 
Стоял я молча в стороне
И пасть готов был на колени, —
И страшно-грустно стало мне,
Как от присущей милой тени. 

Федор Тютчев

Тогда он еще не знал, что не только его жене, но и ему самому предстоит пройти по крестному пути преодоления себя и распятия личности своей огрубевшей. Ведь так действительно бывает, что именно крест наш земной становится для нас началом рая. И как же прав был старец Нектарий Оптинский, говоривший, что «Бог творит только из ничего... надо себя сотворить ничем, и Бог будет из тебя творить».

Часть третья

Если плачут мужчины, слез своих не стыдясь –

Есть для плача причины, есть причинная связь,

Тьма разверзла пучины, солнца свет далеко...

Если плачут мужчины – значит, им нелегко...

Ярослав Шевчук

Сложные времена переживает каждая семья: рождение и воспитание детей, болезни и финансовые потрясения, возрастные кризисы, искушения страстью... И елеи священные можно расплескать по небрежности, и любовь угасить нежную. Но кто-то сказал, что «среди множества причин, по которым люди разводятся и расходятся, есть главная и самая страшная – окаменение сердца, оторванного от Бога, сердца, потерявшего способность любить и прощать». Ведь удаляясь от Бога, мы начинаем и другим изменять. И разрываются священные узы, и разрушаются жизни...

Из биографии Альберта Эйнштейна известно, что «вместе с невероятной интеллектуальной проницательностью ему была свойственна и душевная слепота». Гениальный ученый был окружен ореолом святости, но «прошел по жизни, очень жестко искалечив судьбы близких ему людей». Первая жена знаменитого физика не выдержала постоянных измен мужа и подала на развод. Про автора теории относительности говорили, что «он очень любил человечество и недостаточно любил своих близких». «Когда умирала вторая жена Альберта Эльза, по свидетельству одного физика, который работал бок о бок с Эйнштейном, она в соседней комнате кричала от боли и страданий, а ученый не обращал на это никакого внимания» (Эльдар Рязанов). Гениальность ума и сердечная черствость – сколько судеб искалечила эта страшная комбинация!

«Неисповедимы пути, которыми находит Бог человека», – это последняя фраза из черновых записей романа Достоевского «Преступление и наказание». У каждого из нас свои преступления и наказания, и благо нам, что Господь неустанно ищет нас, а найдя – берет на руки бережно и радуется о нас, и на небесах радуются ангелы, даже об одном грешнике кающемся радуются (Лк. 15:7). Я слушал хроники жизни прозревшего мужчины, слушал и понимал, что им движет не просто желание выговориться. Откровенная речь знаменитого хирурга звучала как предупреждающий всех нас, мужчин, глас пророка: «Господь был свидетелем между тобою и женою юности твоей, против которой ты поступил вероломно, между тем как она подруга твоя и законная жена твоя» (Мал. 2:14). Да, это правда, что порой нужно лишь затаить дыхание, чтобы услышать голос Неба. Но бывает и другое – не через одну «реанимацию» приходится пройти, дабы окончательно исцелиться от слепоты сердца… 

«Жена моя прозрела первой и пыталась достучаться до моего сердца. И хотя я ее уже "не слышал", она совершала труд над горем нашим общим. Из-за большой, нежелающей разбиваться и умирать любви она продолжала бороться. Уже после операции она мне рассказала, что когда душа ее почти захлебывалась от безысходности и отчаяния, она направилась к храму...». И стояла жена знаменитого хирурга поздно вечером у дверей закрытого храма, и молилась. «Господи, прости мне все! — проговорила она, чувствуя невозможность борьбы» (Лев Толстой, «Анна Каренина»). Она молилась, и необыкновенный мир заполнял сердце ее одинокое. И не видел ее никто, кроме священника, вернувшегося поздно вечером в храм по какой-то надобности. И не дерзнул священник нарушить великое таинство общения души страждущей с Небом – благословил издали...

Шедевры любви не создаются мгновенно, «в муках рождения» они являются миру. О, если бы мы поняли, что только у алтаря Господнего благословенная любовь обретается, а от лучей Солнца божественного плавится даже самый твердый лед. Смиренной и простой стала жизнь жены профессора после слезного покаяния, и от этого еще красивей и привлекательней стал облик ее женский. И устремилась она вновь ко всему нежному и чистому, и как прежде запела в храме. И не стеснялась она уже молитв своих нескладных, и не скрывала веры своей искренней. И вновь полюбила мужа своего несовершенного, полюбила так, как любят только светлые души.

Пока жива, с тобой я буду,
Душа и кровь нераздвоимы,
Пока жива, с тобой я буду,
Любовь и смерть – всегда вдвоем.

Александр Кочетков

Чистота ее женская и невинность стали и для мужа ее очищающей силой! В минуты искушений «как мимолетное виденье» возникал перед ним ее нежный образ. Он видел милые черты... Ему являлось видение такой чистоты, что он с отвращением и ужасом отворачивался от искушающей душу чаши соблазна. И начинала пробуждаться душа его мятежная, и воскресали для нее вновь «и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь» (А. Пушкин). И как прежде устремлялось сердце его к родному дому... 

«Жизнь так хрупка, что любое расставание может оказаться вечным» (А.Ф. Романова). «Идя на операцию, моя жена не боялась смерти, только вот как-то грустно смотрела на меня и детей... И тогда вокруг меня все потускло, мир словно замер, и я по-настоящему понял, что теряю любимую женщину. Весь эгоизм мой, все "скотство" мое принаряженное начало воскресать. И мне вдруг стало страшно – не за нее страшно, ведь она обрела мир с Господом и научилась любить – за себя страшно стало. Совесть проснулась окончательно, "рука Божия коснулась меня" (Иов 19:21). Заботливый Виноградарь начал обрезать мое огрубелое сердце, очищая его от самости моей греховной... Прозревши духовно, я совершенно по-новому посмотрел на жену свою и... влюбился. Сильнее, чем в первые дни знакомства полюбил ее... И, стоя на коленях у постели ее, заплакал...».

Рвутся цепи надежды

Словно тонкая нить;

Нужно верить, как прежде,

И судьбу не винить.

Пусть любовь, как лучина

Иль рекламы огни,

Если плачут мужчины –

Значит, любят они.

Ярослав Шевчук

«Я хочу, чтобы меня оперировал мой муж, он знает мое сердце лучше всех», – скажет она давно знакомым ей докторам. Скажет так, что никто не сможет ей возразить. Эти слова он не забудет никогда, они и помогут ему совершить сложнейшую операцию на сердце любимой женщины... Стоя на коленях у операционного стола, он будет молиться так, как никогда еще не молился. На коленях пред Господом и женой своей он снова возьмет на себя ответственность за хрупкую и нежную жизнь своей женщины, женщины, которая доверилась ему, как и прежде – всецело и навсегда... Ведь так действительно бывает, что именно крест наш земной становится для нас началом рая, душу очищает этот крест и сердце смягчает. Только бы открылись глаза наши духовные, и сердце узрело Господа, Который всегда рядом.

Иван Лещук